Собрание сочинений в десяти томах. Том 9 - Страница 177

177

Прежде всего он снял черты, снижающие образ Робеспьера, и усилил характеристику этого героя как человека идеально честного, бескомпромиссного и неподкупного {…). В новой редакции пьесы меняется сущность драматического конфликта. Теперь в основе столкновения Робеспьера и Дантона на первый план выдвинуты мотивы политические, а не морально-этические, как было прежде» (Зверева, с. 32–33).

Печатается по тексту: ГИЗ, XIV.

Заговор императрицы

Впервые – Алексей Н. Толстой, П. Е. Щеголе в. Заговор императрицы. Пьеса в 5-ти действиях. Берлин, 1925.

В связи с началом работы над постановкой пьесы в Государственном Большом драматическом театре в Ленинграде (режиссер А. Н. Лаврентьев) корреспондент «Красной газеты» взял интервью у Щеголева: «Мы ставим себе целью, – заявил в беседе с нашим сотрудником П. Е. Щеголев, – изобразить картину падения старого режима и осветить личности и роли главных его представителей (…) Хронологически пьеса охватывает период с лета 1916 года по 3 марта 1917 года (…) Пьеса сплошь историческая. Мы не допускали никакой карикатуры, никакой пародии. Эпоха рисуется в строго реальных тонах. Детали и подробности, которые зрителю могут показаться вымышленными, на деле являются историческими фактами (…) На 60 % действующие лица говорят собственными словами, словами их мемуаров, писем и др. документов» («Красная газета». Вечерний выпуск, 1924, 29 декабря). На вопрос, почему пьеса названа «Заговор императрицы», Щеголев ответил, что Распутин считал Николая II ничтожным, а императрицу Александру Федоровну – Екатериной II; она решилась на заключение сепаратного мира с Германией для того, чтобы передать власть своему сыну наследнику Алексею.

Премьеры состоялись в Московском театре «Комедия» 12 марта 1925 года, в Ленинграде – 19 марта 1925 года.

Среди первых отзывов о спектаклях нашелся единственный положительный. Рецензент «Рабочей газеты» (1925, 15 марта) писал, что «пьеса построена на правдивых фактах, на исторических документах. В общем, она довольно занимательна». Большинство же критиков признали и пьесу и спектакли неудовлетворительными. В газете «Известия» критик Ю. Соболев заметил, что пьесы вообще никакой не получилось: «…пьеса, задуманная в больших масштабах раскрытия трагических событий русской истории, неудержимо снижалась здесь то до инсценированных цитат из писем и мемуаров, то до анекдота, неплохо рассказанного, но лишенного всякой значительности. Органический недостаток «Заговора императрицы» в том и состоит, что вся пьеса сшита из разных лоскутьев (…) Но самое существенное, это – отсутствие определенной социальной базы, на которой должна была бы держаться пьеса. Получается впечатление, что вся пьеса написана ради эффектных сцен убийства Распутина» («Известия», 1925, 15 марта).

В обозрении «Театр и музыка» в газете «Правда» с заметкой о спектакле выступил критик П. Марков, затем еще дважды повторивший свой отрицательный отзыв («Правда», 1925, 26 мая; «Комсомольская правда», 1925, 28 мая): «Пьеса Толстого и Щеголева – не историческая хроника. Случайно, вырывая отдельные эпизоды, концентрируясь вокруг нетвердого факта (мечты царицы о единоличном царствовании были только мечтами и заговор не доказан), в отрыве от широкой и страшной картины войны, от истоков, породивших «распутиновщину» (…) авторы показывают случайные и бледные образы тех людей, которые еще недавно были нашими современниками и, тяготея над Россией, глубоко врезались в память» («Правда», 1925, 24 марта). О том же писал критик Садко (наст. фам. – В. И. Блюм) в журнале «Новый зритель» (1925, № 12, с. 10–11).

Вопрос о соотношении документальности и художественного вымысла в пьесе был рассмотрен в наше время. «Сличение материалов следственного дела с текстом пьесы позволяет утверждать, что авторам в главном удалось достичь единства правды документальной и правды художественной и что резкие выпады критиков были не во всем справедливы (…) В 1964 г. в журнале «Вопросы истории» впервые была опубликована сводка материалов, составленная Ф. П. Стимсоном, прокурором Харьковской судебной палаты, которому в 1917 г. было поручено разобраться в «деле» Распутина («Вопросы истории», 1964, № 10, с. 119). Комментируя сводку, проф. А. Сидоров замечает: «Можно смело утверждать, что без Распутина и его влияния на последних Романовых, почти невозможно понять последнее царствование» (там же, с. 118); А. Л. Сидоров считает, что в сводке Ф. П. Стимсона содержится такое богатое собрание фактов о распутиновщине, разоблачающих Николая II и его придворное окружение, какого нет в исторической литературе» (Бороздина, с. 89).

Несмотря на негативное отношение критики к пьесе, «Заговор императрицы» получил широкое распространение. «В 1925–1926 годах «Заговор императрицы» был одним из самых популярных спектаклей (…) шел на шести сценах столицы, в том числе – на сцене Государственного академического Малого театра (премьера 13 июля 1925 г.). В Большом драматическом театре в Ленинграде пьеса выдержала 173 представления. Тогда же, в 1925 году, она была поставлена еще в двух ленинградских театрах – Василеостровском и Драмтеатре Госнардома. К осени 1925 года пьеса шла уже в 13, а в следующем, 1926 году, – в 14 городах» (СС, 9, с. 764).

Печатается по тексту: Недра, XIV.

Чудеса в решете

Впервые – приложение к журн. «30 дней», 1926.

Комедия закончена осенью 1926 года. Вначале называлась «Кому достанется». В письме к В. В. Вересаеву 12 января 1927 года Толстой рассказывал историю создания пьесы: «Материалом для нее послужила обстановка и персонажи дома, где я живу, на Ждановской набережной. «Чудеса в решете» – это комедия мещанских нравов сегодняшнего дня. Ее тема – молодая жизнь, пробивающая сквозь дебри еще не изжитого быта двора, улицы, кабака. Когда я обдумывал сюжет пьесы, то есть ту завязку, которая заставляет персонажи группироваться вокруг единого стержня (сквозного действия) и совершать те самые ускоренные, более ускоренные, чем в обычной жизни, действия и поступки, – что и составляет ткань драматического, в особенности комедийного, представления, – когда я искал такой сюжет, вероятный, жизненный и понятный массам, – в это время началась кампания выигрышного займа. О выигрышных билетах кричали газеты, афиши, рекламы в кино. Сама жизнь давала мне сюжет: выигрышный билет. И когда я приложил его к быту нашего двора, все персонажи ожили, пьеса была готова, я быстро ее написал» (ИМЛИ).

177